Создатель и худрук Театра на Подоле Виталий Малахов сам давно стал театральной легендой. В свое время самый молодой главный режиссер в СССР (он возглавил Киевский театр эстрады в 23 года), он и сейчас восхищает зрителей и собеседников тем же сочетанием: способностью быть мудрым и умением по-детски радоваться и грустить…
16 сентября открывает театральный сезон Театр на Подоле – один из самых любимых киевлянами, да и всеми, кто хоть раз видел их спектакли. Причем открывает сразу на двух площадках: театральная гостиная на Андреевском спуске и Малый зал НД «Украина». А третья, основная сцена по-прежнему в процессе строительства, причем уже появилась надежда, что скоро мы увидим результат… Накануне открытия сезона мы пообщались с художественным руководителем театра, народным артистом Украины Виталием Малаховым.
«КОГДА АРТИСТЫ РАБОТАЮТ, ОНИ НЕ ИНТРИГУЮТ»
Виталий Ефимович, расскажите сначала про вашу «стройку века». Кажется, здание театра обещали достроить в 2012-м…
– В этом году 23 года, как начали разбирать старый домик на этом месте. Когда-то здесь была усадьба, купеческий клуб, в том числе была здесь и маленькая сцена. Дом не был памятником архитектуры. Как ни удивительно, на Андреевском спуске вообще нет памятников архитектуры, за исключением дома Кавалеридзе. Андреевский хорош своими поворотами, как говорит Женя Карась (а он много знает про Андреевский спуск): каждый раз из-за поворота выезжает новое здание, которое само по себе является эклектичным, но представляет какой-то новый архитектурный стиль. Причем зачастую это бутафория – как замок Ричарда, который не имеет никакого отношения к Ричарду…
В общем, сама по себе очень театральная улица…
– Да! Хотя, знаете, вот Михайло Старицкий в «За двумя зайцами» пишет, что это была такая улица, где по ночам часто раздавались крики, опасная улица, захолустье… В общем, 23 года назад начали разбирать старое здание. Потом была сделана мощнейшая подпорная стена, чтобы холм не двинулся в эту сторону. Конечно, здесь не лучшее место для театра в плане строительства, но в смысле энергетическом – это такое «намоленное» место… В 2004-м началось реальное строительство, в 2008-м прекратилось. А потом каждый приходящий новый мэр рассказывал что-то про «сердце Андреевского», говорил, давайте сдадим – к «Евро», к «после Евро»… Но сейчас нашелся меценат, и по договору готовое здание должно быть передано театру в апреле следующего года. Либо в мае, либо на День независимости мы должны сыграть здесь премьеру. Архитектор из Харькова Олег Дроздов сделал очень интересный и очень спорный проект. Я уверен, что специалисты будут в восторге, а широким слоям населения придется объяснять.
Как с Эйфелевой башней?
– Как с Эйфелевой башней, как с Центром Помпиду, как пирамидой у Лувра… Знаете, предыдущий подрядчик принес нам позолоченные шпили и флюгера, а когда я спросил: «Ребята, покажите, а где же в вашем проекте сцена?» – мне сказали: «Да какая разница? Важно, чтобы были фонтаны, люстры, мрамор, чтобы было приятно зайти, выпить вина…». А здесь проект театра начали со сцены! Никаких «крендельков» и бутафории. Все очень современно и технологично плюс артефакты, детали… Вот сейчас идут переговоры о том, чтобы закупать кирпич в разбираемых домах на Подоле, чтобы облицовка была из натурального старинного желтого подольского кирпича. Понимаете? Это такие философские вещи, энергетические, но очень правильные.
Вы будете переносить на новую большую сцену те спектакли, которые сейчас играете на малой?
Вы знаете, говорят, что когда актеры работают, они не интригуют. Мы добились того, что в феврале-марте играли 42-44 спектакля в месяц. То есть 22-24 спектакля на Малой сцене и 20 – на Малой сцене дворца «Украина». И зритель ходит. Думаю, что мы, может быть, и три сцены сохраним.
А артистов хватит?
– Хватит. (Улыбается.) А что? У нас 35-38 артистов… Кроме того, я абсолютно уверен, что тот же Володя Горянский с удовольствием будет у нас работать, и Богдан Бенюк (как он работает и сейчас), и Толя Хостикоев меня давным-давно просит: давай делать спектакли. Очень многие хорошие артисты, будем говорить так, не всегда гонятся за копейкой. Они хотят деньги за то, когда они мучаются. Когда они радуются на репетициях и во время спектакля, они готовы сами платить. (Хохочет.) Я уверен, что это здание на протяжении первых пары лет будет как минимум привлекать людей с точки зрения «посмотреть новое здание на Андреевском спуске». Мы же действительно сейчас эту сцену, что называется, «выцеловываем»! И тут будут такие спецэффекты, которых нигде нет! Водный занавес, видеопроекционное оборудование всех видов…
Думаете, все это пойдет на пользу творчеству? Говорят, что для художника «чем хуже, тем лучше», «артист должен быть голодным» и все такое…
А мы и не сможем много зарабатывать. Зарплаты останутся те же. Но даже Моцарт искал новые инструменты: делал клавесины из стекла и т. д. И я уверен, что если бы Моцарт жил сегодня, он бы использовал электронику, сэмплы… Грех не пользоваться достижениями цивилизации! Я не говорю, что мы будем всем этим пользоваться в каждом спектакле, но тут, как в хорошем звуковом оборудовании, должен быть запас мощности. Не надо этого бояться. Из богатой сцены сделать «бедную» проще, чем из бедной – богатую. Сегодня все искусство – и театр, и кино – движется в двух направлениях. С одной стороны – углубление психологизма, с другой – это парад аттракционов, голливудские блокбастеры, которые по сути являются прямыми продолжателями братьев Люмьеров, их «Прибытия поезда». Когда люди пугаются и убегают. 3D– это прямое продолжение.
«ПОСЛЕ СМЕРТИ ЖЕНЫ Я ЗАНЯТ ТОЛЬКО СЕРЬЕЗНЫМИ ВОПРОСАМИ, ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ – СУЕТА»
У вас потрясающий репертуар: Булгаков, Вампилов, Розов, Арбузов, Горький, Акунин, Карпенко-Карый…
– Люди соскучились за хорошей литературой, за хорошими текстами. Меня удивило, что «На дне» Горького смотрит в основном молодежь. И мы же там не поменяли ни одного слова! Конечно, есть «клиповый монтаж», но я уверен, что люди готовы смотреть в том числе и длинные спектакли. Если это серьезно.
А вы – человек серьезный?
– Хм… Я знаю серьезные вопросы. Я не знаю на них ответов, но мне кажется, что я знаю ряд вопросов, над которыми стоит думать. И размышления над которыми нравятся публике. Как говорил Мильтинис, «я ставлю спектакли для себя». Я тоже ставлю для себя. Но поскольку я живу здесь же, хожу по тем де улицам, захожу в те же магазины, и в ближайший супермаркет иду без четверти одиннадцать, потому что в это время на ряд продуктов скидка… Я живу той же жизнью. Поэтому я предполагаю, что серьезные вопросы, которые интересны мне, могут быть интересны еще кому-то.
У вас хватает времени, чтобы об этом думать? У вас как у худрука театра, который должен ставить спектакли, заниматься строительством, вести все дела театра…
– Я только об этом и думаю. Все остальное – суета. Началось это, когда умерла моя жена. Она долго болела – с 2003-го по 2009-й год, и мы с дочерью Дашей все это время занимались ею. И когда она умерла, у меня высвободилось огромное количество времени. А чем мне еще заниматься? Ну, у меня очень много растений, целый «зимний сад». Я полтора часа только поливаю цветы. А что еще?.. Потом два года назад у меня обнаружили рак. Очень хороший врач, у нас в Украине, сделал мне операцию. Как Ницше говорил: «Все, что нас не убивает, делает нас сильнее»? Так вот после этого я начал вообще только думать об этом – о серьезных вопросах. Все остальное – прикладные вещи. Я ими занимаюсь, но я счастлив, что жизнь мне посылает людей, с которыми я могу говорить о важном. Вот архитектор Дроздов — он очень многому меня учит. Он очень смелый человек. С этим фасадом, он говорит мне: давай поборемся! Я все-таки воспитанник еще той, хрущевско-брежневской эпохи, я думаю: а может, не надо? может, проскочим? А они мне говорят: нет, давай бороться, давать делать! Знаете, у меня есть спектакль «Опера Мафиозо». Там герой говорит, что я взял одного из членов банды на главную роль в «Кармен», и это не компромисс. «Хотя, Боже мой, сколько я в жизни сделал компромиссов!» Так вот я вам скажу, что я проанализировал: всегда, когда я пытался сделать что-то «под событие», под спонсора – это всегда были неудачи. Хотя мне казалось, что я работаю с полной отдачей. И только когда я делал то, чего я хочу по душе – «Откуда берутся дети», «Отелло», «На дне», «Прошлым летом в Чулимске», сейчас «Вечно живые» – оно удавалось.
«Я БЫ НЕ МЕНЬШЕ УВАЖАЛ ДАШУ, ЕСЛИ БЫ ОНА БЫЛА ПРОСТО ДОМОХОЗЯЙКОЙ»
Когда вы повезли на Эдинбургский фестиваль «Яго», вашей дочери Даше – тогда еще школьнице – прочили большое театральное и актерское будущее. А в результате она все же не пошла по этому пути… Что вы думаете по этому поводу?
– Даша хорошая актриса и потихоньку играет. Но она по характеру ярко выраженный лидер, а актерская работа – это в значительной степени послушание. Кулинарный бизнес приносит ей удовольствие, она начала этим заниматься, еще живя в Британии, – кроме актерского курса окончила университет по ресторанному бизнесу. Вернулась, потому что мама болела… Я вам еще скажу. Театр – не есть моя жизнь. Театр – это один из инструментов познания жизни. Я никогда не ставил перед собой задачу быть звездным, ни с кем не соревновался. И не ставил таких задач перед Дашей. Она должна быть хорошей мамой, хорошим счастливым человеком… Знаете, Джон Леннон как-то написал школьное сочинение на тему «Кем ты хочешь стать»: «Хочу быть счастливым». Учителя сказали, что он «не понял задания». Он ответил: «А вы не поняли жизни».
Кстати, о Ленноне… Вы с юности сохранили пристрастие к круглым очкам?
– Да, у меня большая коллекция именно круглых. Вообще я хочу сделать спектакль – гимн хиппи…
Вы сами хипповали?
– Конечно! Я в институте стригся под Сковороду, носил «сварочные» синие круглые очки, у меня были розовые в желтую полоску брюки…
Ничего себе! Где же вы такие добыли?
– У меня мама шила. Она же мне пошила из синей бархатной ткани (вообще-то это была скатерть) такой средневековый колет (жакет). Я его очень любил. Шекспир, Средневековье…
Мама не говорила: сыночек, зачем же тебе такие штаны, ты что?
– А они в какой-то момент махнули на меня рукой! Ну, вот как я на Дашу (смеется). А потом увидели, что меня еще кто-то признает, что я чего-то достигаю – наверное, подумали: «Ну, может, кому-то это нравится!»
Я много слышала о вашем совершенно «хипповом» существовании на Подоле в конце 70-х…
– Всё правда! Мы жили огромной «коммуналкой» (называли себя «итальянским двориком») в доме, предназначенном под снос, электричество воровали у соседних домов, оно регулярно пропадало, тогда готовили во дворе на открытом огне, в котлах… Однажды утром, услышав Дашкин крик, мы влетели в туалет и обнаружили там Дашку, стоящую ногами в унитазе – она туда вскочила с перепугу, потому что увидела крысу… Прожили мы так пять лет, пока нас не выселили. Это были очень счастливые годы, мне до сих пор иногда снится, что я возвращаюсь в этот дворик.
Что для вас вообще Подол?
– Подол – это очень специальное общение. Знаете, ведь экзистенциализм родился в буржуазной среде. Человек перестал гордиться тем, что он часовой мастер, потому что он стал делать одну шестеренку. Исчезли понятия артели, цеха, бригады. А на Подоле это очень долго сохранялось. Мясники Киева – это был один клан. Они встречались и говорили о своих делах, о своих проблемах. Я привык к тому, что утром я выходил за хлебом – а у нас были Бабский, Пионерский, Комсомольский гастрономы… Ты приходил в Бабский гастроном, там стояли старые женщины, и они тебе рассказывали все, что произошло: кого ночью зарезали, кто напился, от кого ушла жена, кого избрали в Верховный Совет…
Настоящее сарафанное радио!
– Да-а-а… а потом построили один большой супермаркет, и все эти маленькие магазинчики закрылись. Ты приходил в огромный магазин, где лежало огромное количество товаров, сновали люди, которых ты не знаешь, продавцов вообще нет – только на кассах. А мы продолжали все здороваться на улицах, как в деревне. «О, это, по-моему тетка, которая пивом торговала!» – «Здравствуйте». А эта, кажется, работала в кафе на Братской, здравствуйте! Я сейчас насильно это траспонирую в места своего проживания. То время – это время общения, время получения удовольствия от общения. Когда люди не ставили перед собой задачи «давай мы с тобой встретимся, ЧТОБЫ…» Наверное, для меня Подол именно такой. И потом, место расположения нашего театра – здесь, на Андеевском – я считаю, что все мои победы на 80% принадлежат этому месту. Я не герой, я достаточно трезво к себе отношусь. Потому что иностранные театры приезжают в Киев, гуляют по Андреевскому, заходят в театр… Разговоришься, они говорят: «О, слушайте, так приезжайте со спектаклями к нам!..» Огромное количество общения связано именно с этим местом. Кроме того… я не очень мистический человек, но говорят, что Киев начинался с Кожемяк. Есть какие-то энергетические корни. Хотя… я вот сейчас живу на Осокорках, и я влюблен в этот район. Я в принципе урбанист. Я даже отпуск провел у себя дома – и прекрасно себя чувствую.
Беседовала Наталия Хоменко
Фото: Наталия Хоменко и из личного архива Виталия Малахова